почти MI мгновенно все оно
растаяло. Когда я был маленьким, он часто говорил, что мне следует
пойти в школу учиться и там выяснить значение слова "депрессия".
Сам он окончил лишь четыре класса. "Если бы кто-нибудь объяснил
мне, что такое кризис,- говаривал он,- я не стал бы закладывать одно
предприятие под залог другого".
Все
это происходило в 1931 году. Мне было только семь лет, но даже тогда
я понимал, что нечто серьезное пошло вкривь и вкось. Позднее, в
колледже, мне предстояло узнать все об экономических циклах, а в
фирмах "Форд" и "Крайслер" - научиться тому, как
с ними справляться. Но опыт нашей семьи зародил во мне первые смутные
представления о грядущих жизненных трудностях.
Мои
родители увлекались фотографией, и наш семейный альбом многое поведал
мне. До шестилетнего возраста я носил атласные туфельки и курточки с
вышивкой. На самых первых фотокарточках я изображен с серебряной
погремушкой в руке. Внезапно, примерно в 1930 году, моя одежда стала
выглядеть несколько поношенной. Нам с сестрой уже не покупали новые
вещи. Я, конечно, тогда ничего не понимал, и отец не мог пускаться в
объяснения. Как можно сказать ребенку: "Я, сынок, остался без
штанов и сам не понимаю, почему это произошло"?
Кризис
обратил меня в материалиста. Годы спустя, когда я окончил колледж,
моя позиция состояла в следующем: "Не морочьте мне голову
теорией. К тому времени, когда мне стукнет двадцать пять, я намерен
зарабатывать десять тысяч в год, а затем я хочу стать миллионером".
Престижные ученые степени меня не интересовали, я гнался за долларом.
Даже
теперь, принадлежа к клану работающих богачей, я большую часть своих
денег помещаю лишь в очень надежные активы. И это вовсе не потому,
что я боюсь бедности, но где-то и глубине моего сознания все еще
гнездится опасение, что молния снова ударит и семье придется жить
впроголодь.
Независимо
от моего финансового положения мысли о кризисе никогда не покидали
меня. И поныне я ненавижу расточительство. Когда в моду вошли широкие
галстуки вместо узких, я хранил все свои старые галстуки, пока мода
на них не вернулась снова. Меня бесит, когда хлеб или половину
бифштекса бросают в урну. Мне удалось в какой-то мере воспитать такую
привычку к бережливости у дочерей, и я замечаю, что они не бросаются
деньгами и даже - Бог ты мой! - частенько посещают распродажи товаров
но сниженным ценам.
Во
время кризиса чеки моего отца не раз возвращались к нему с
убийственной надписью: "недостаток средств на счете". Это
всегда приводило его в состояние безнадежности, так как он глубоко
верил в то, что высокая кредитоспособность служит неотъемлемым
свойством честного человека и надежного предприятия. Он постоянно
учил нас с Дельмой свято соблюдать принцип платежеспособности и
настаивал, чтобы мы никогда не тратили больше денег, чем
зарабатываем. Он считал, что кредит сулит беду. Никому в нашей семье
не позволялось иметь кредитные карточки или брать в долг что бы то ни
было - никогда!
В
этом отношении мой отец был несколько впереди своего времени. Он
предвидел, что покупка товаров в рассрочку, залезание в долги или
получение ссуды под залог имущества подорвут у людей чувство
ответственности за соблюдение денежных обязательств, чувство уважения
к деньгам. Он предсказывал, что дешевый кредит захватит в свои сети и
исказит все наше общество, что потребителям грозит бела, если они
станут воспринимать эти маленькие пластмассовые кредитные карточки
как настоящие деньги на банковском счете.
"Если
ты у школьного приятеля берешь взаймы хотя бы двадцать центов,-
говаривал он мне,- обязательно запиши это себе на память, чтобы не
забыть вернуть долг". Я часто думаю, как бы он реагировал, если
бы дожил до 1981 года, когда мне пришлось залезть в долги, чтобы не
допустить краха корпорации "Крайслер". Здесь сумма
задолженности уже несколько превышала 20 центов; она достигала 1,2
миллиарда долларов. Хоть я и помнил
|