мнения, утверждает, что введение налога на
бензин окажется самым непопулярным шагом из всех, какие я могу
предпринять". "Позвольте,- подумал я.- Разве мы
руководим страной с помощью опросов общественного мнения? Разве к
этому сводится все руководство?"
Президент
захотел поговорить о военном бюджете. "Мы при Картере
расходовали слишком мало,- сказал он.- Нам пришлось несколько
увеличить расходы на обеспечение национальной безопасности. Вы не
представляете себе всей картины в целом". "Это верно,-
ответил я.- Я действительно ее себе не представляю. И я не хочу быть
безапелляционным. Но военный бюджет теперь превышает 300 миллиардов
долларов. А я бизнесмен. Заверяю вас, я могу все что угодно сократить
на пять процентов, и вы этого даже не заметите. Фактически я
проделывал это всю мою жизнь".
Итак,
в августе 1982 года мы не сократили бюджетный дефицит. А теперь он
еще увеличился и превысил 200 миллиардов в год. Когда я пишу эти
строки, мы все еще ломаем голову над тем, что же надо делать.
К
несчастью, бюджетный дефицит - лишь верхушка айсберга. Если
кто-нибудь еще сомневается в том, что мы потеряли часть нашего былого
экономического могущества, давайте рассмотрим следующие вопросы.
Почему
страна, давшая нам Уолтера Крайслера, Альфреда Слоуна и первого Генри
Форда, сталкивается с такими большими трудностями в обеспечении
конкурентоспособности в области производства и сбыта автомобилей?
Почему страна Эндрю Карнеги сталкивается с такими трудностями в
обеспечении конкурентоспособности своей сталелитейной индустрии?
Почему стране Томаса Эдисона приходится импортировать большинство
необходимых ей проигрывателей, радиоприемников, телевизоров,
видеомагнитофонов и других потребительских электронных приборов?
Почему у страны Джона Д. Рокфеллера возникают проблемы с нефтью?
Почему стране Эли Уитни приходится импортировать так много
станков? Почему страна Роберта Фултона и братьев Райт
сталкивается с острой конкуренцией на рынке средств транспорта? Что
сталось с индустриальным механизмом, который некогда служил предметом
зависти и надеждой для всего остального мира? Как это нас
угораздило менее чем за сорок лет демонтировать "арсенал
демократии" и довести свою экономику до такого состояния, что
она на многих решающих участках оказалась совсем слабой? Мы
утратили свое лидерство не в одночасье. Постепенная эрозия нашей мощи
и влияния началась еще в безмятежные дни, последовавшие за второй
мировой войной. Но ни на одном отрезке своей истории Америка не
обнаружила такой уязвимости, как в последнее десятилетие.
Во-первых,
однажды утром мы проснулись и узнали, что нечто, называемое ОПЕК,
обладает способностью поставить Америку на колени. Подобно Павлову,
звонившему в колокольчик, чтобы добиться ожидаемой им реакции
подопытных собак, ОПЕК ударила в свой колокол, и мы тут же
среагировали. А сегодня, десять лет спустя, мы все еще не располагаем
реальным механизмом для предотвращения такой колоссальной угрозы
нашей экономике.
Во-вторых,
во имя соблюдения принципа свободы торговли мы тихо сидим и
безмятежно наблюдаем, как Япония методично захватывает наши
индустриальные и технологические позиции. Сочетая традиционно
присущие ее культуре ловкость и усердие с целым рядом недобросовестно
используемых экономических преимуществ, Япония явно в состоянии
безнаказанно захватывать наши рынки.
В
Вашингтоне все это считается экономикой свободной конкуренции, и она
им вполне по душе. В Японии это считают экономикой , и, поверьте мне,
она им даже еще больше
|